Вадим Скардана
Ночью море выплеснулось на город истерично, грубо и необычно далеко и осталось сырым утром в лужах, которые вчера еще были ямами в асфальте. Я знал, что к причалу уже затемно прутся заспанные мальчишки с бабушкиными эмалированными тазами для стирки — собирать выброшенных штормом бычков да еще какую-нибудь хамсу, которую бокастые хозяйские женщины будут потом, воняя на весь двор и брызгаясь кипящим маслом, жарить в сухарях. А пока еще эти дары, которые море швырнуло купеческим жестом нам, его приживалам, ждут, трепыхаясь, своей очереди на погрузку в чей-то таз. У тазиков — побитые края с черными лунками из-под отколовшейся эмали, у пацанов — сонные и опять-таки побитые физиономии. Все ведь выгребут, шпана ненасытная. Да еще эти чайки…
Однако, стратегическая близость к воде рождает во всех существах беспечность и курортную лень, так что шанс у меня имеется. Лично мои с водой отношения сложные, но очевидная польза от этой среды принимается как неизбежное. Мне нравится переулок, ведущий от набережной к мечети, там еще есть здание, где снимали знаменитый фильм, и человек, похожий на Берия чего-то всем наобещал с балкона.* Потом переулок впал в ничтожество (к сожалению, не в фильме, а как раз по-настоящему), а сейчас вокруг грязь, стройка, и возводят коммерческое жилье.
Раньше здесь, в закоулках с именами каких-нибудь недобитых революционеров, легко можно было заплутать. В плохо продуваемых влажных подворотнях с визгливыми калитками попадались хитрые тетки в черном. Они торчали тут по делу — торговали полосатыми тигровыми семечками. Небритые подкопченые тунеядцы с желтющими зубами — их родня — мелькали здесь редко, сползаясь только к ужину и вечерним нардам. Они были людьми смутного предназначения и в торговлю явно не годились. Обычный день их проходил за кофе и беспрерывным курением жульнических, плохо набитых сигарет в хинкальных у порта. Блаженная порода. Мироздание одарило их жизнелюбием, но тем, похоже, и ограничилось.
В этом, не очень-то зажиточном квартале, прошло мое детство. Ни в одном районе города к нам не относились так тепло. Знали, умницы: не будет здесь нас — будут крысы. Вот же, воистину неистребимые животные. Как бы я к ним не относился, вынужден признать. Говорят, они ровесницы динозавров. Тупые монстры передохли все до единого, а эти твари, знай себе, зарылись поглубже… Так что размер имеет значение. Единственное, чего они по-настоящему боятся — дождь. Он заливает подвалы, размывая их поганые норы и выгоняя навстречу гибели. Есть ощущение, что поделом. Не стану притворяться гуманистом.
Дождь атакует чаще всего внезапно, но он не неприятель, а так, мелкий безобразник: то легонько сбрызнет дома и население как базарная торговка пучки зелени, чтоб казались посвежее, а то нависнет, поднатужится и придавит суток на трое, симулируя тоску. Иногда он приходит с гор, волоча за собой радугу и бежит по наклонной, смывая из канав мыльную пену, дырявые резиновые мячики и мусор, смывая переливчатые бензиновые лужи, смывая все запахи, кроме тех, какими всегда и пахли здесь море и земля, потому что они вечные, как земля и море. Зимой город, впавший в сырое оцепенение, просыпается горящими в ноздреватом утреннем тумане окнами, но сейчас — его будят звери. Псы выволакивают хозяев поближе к травке, воробьи уже пьют из луж, голуби вовсю клацают по влажным крышам, а парочка повадилась гадить на брудершафт с моего любимого карниза. Что ты будешь делать — все любят комфорт. Со стороны бульвара скоро подаст голос павлин.
Воробьи если кого и опасаются, — то местных водителей, которые, как и они, — такие же дети природы: надо им налево — повернут, не дожидаясь знака, педалью тормоза явно брезгуют и к светофорам интереса не проявляют. Может, как и большинство животных, тоже не различают цветов. Но автолюбители по большей части сейчас еще спят. Коты воробьев также не радуют, но тем неохота сигать по лужам за таким сомнительным аперитивом.
У портовых котов поджарое телосложение и прохиндейские наклонности. К полудню это жуликоватое племя покинет раскаленный от зноя пирс и раскидисто уляжется в дружелюбной и чуть ветренной тени, где все краски добрее друг к другу, а особо прожорливые звери уже крадутся к пока еще закрытым кафе, где будут потом, втянув пыльные бока, охмурять наивных посетителей. Вот эти вот — самые аферюги. Их маленький корыстный мозг воспринимает жизнь довольно схематично, но то, на что им хватает фантазии, они добывают почти всегда. Мне они давно поперек души: интервенты, тихо и шкурно заселившие всю прибрежную полосу, кочевники из вечно пахнущих чесноком трущоб за старым базаром, мигранты из привокзальных кварталов, дезертиры из района заброшенных ардаганских казарм. Ходят слухи — некоторые пришли аж из поселка нефтяников. Оно и видно — коренные горожане никогда не опустятся до такого вульгарного вымогательства. Только иди поищи теперь коренных. В кишках у меня уже сидит эта плебейская непосредственность.
Ну, да ладно. Тороплюсь. Разойдемся до лучших времен. Пока еще свежо, но это, поверьте, ненадолго. Вдоль набережной потянулись пожилые физкультурники — нелепые, но безобидные существа, всоминающие по утрам, что у них есть тело. Их потом отпустит, но сейчас они будут долго бежать, потеть и фыркать, а некоторые еще и полезут после в воду. Портовый сумасшедший уже густо сеет двуязычным матом на добросовестных прохожих, что встали пораньше в расчете на продуктивный день, и я точно знаю, что скоро потянет пережаренным кофе, арбузом и табаком. Мне надо спешить. Мне надо туда, где начинается грузовой порт. Я точно знаю, куда мне надо. На задний двор одноэтажной харчевни, вот куда. Еще мой дед Пират, старый бойцовый зверюга, когда у него уже не убирались когти, отвоевал этот общепит у местной облезлой шантрапы. Скоро две пожилых езидки** на толстых ногах с варикозом приволокут сюда в клеенчатых авоськах разной рыбы и начнут ее потрошить. Так что, я имею все виды на свежее питание. У меня, правда, есть конкурент Серго — рыжий, жирдяйский и хитрожопый тигровый подросток. Но он трус.
Сэр Мордаунт Мавропуло
*фильм Тенгиза Абуладзе «Покаяние».
**древний народ, остатки которого сегодня расселены по Ближнему Востоку и Закавказью.
